1998: дефолт, девальвация, инфляция 38% за месяц

17 августа 1998 года лет десять вспоминали как дату главного российского кризиса -- своего рода кульминацию 1990-х. С годами на фоне новых потрясений этот образ потускнел. Но если присмотреться, то в нем, как в кривом зеркале, можно разглядеть искаженные и преувеличенные черты всех российских кризисов. И как всегда, все, что нужно для краха, было аккуратно приготовлено задолго до него.

[photo 1]

Все успешные министры выглядят уверенно, но в кризис ожидать от них можно всякого. Когда вечером 25 мая 1998 года Сергей Кириенко вошел в зал, где собрались обеспокоенные иностранные инвесторы, на его глаза не наворачивались слезы, как это случалось с последними председателями советского правительства. Он не отводил взгляда, как британский министр финансов, гарантировавший в 1992 году, что девальвации фунта стерлингов не будет. Новый премьер-министр России излучал ту уверенность и доброжелательность, какую может наблюдать пациент специалиста в области психотерапии.

Последней он и намерен был заняться. Иностранные деньги в панике утекали из страны, их надо было успокоить, а еще лучше -- заманить новые. Сергей Кириенко пришел на встречу с большими деньгами, желавшими понять, можно ли верить России. Обстановка была неформальной: представители пенсионных фондов и управляющих компаний из группы Russell 20-20 сидели за столиками, потягивая вино. Они представляли $1,5 трлн, и премьер страны с золотовалютными резервами в размере $14 млрд как-то вдруг оказался в роли не совсем психотерапевта, скорее тамады.

Он призвал вкладывать деньги в Россию и рассказал приличествующий случаю анекдот. Докладчик не скрывал проблем. "Расходы на обслуживание долгов достаточно велики и тяжелы для бюджета России, но наша принципиальная позиция заключается в том, чтобы неукоснительно их обслуживать",-- сказал он. Правительство, говорил премьер-министр, "не позволит поставить под сомнение" победу над инфляцией и устойчивость курса рубля. Сомневающимся он сообщил о намерении получить кредит МВФ. Зрителям понравилось. Они смеялись над шутками, которыми перемежалось выступление, и проводили премьера аплодисментами, переходящими в овацию...

На следующее утро фондовый рынок, казалось, нащупавший за предыдущую неделю дно, начал рушиться. Вновь сбрасывали ГКО и акции, а на межбанковском рынке резко вырос спрос на валюту. К 1 июня доходности ГКО взлетели с 40-50% годовых к 70-100%, превысив по отдельным выпускам 120% годовых. Индекс РТС за неделю потерял 20%, упав до самых низких значений с 1996 года.

До 17 августа оставалось еще почти три месяца.

Возвращение копейки

К осени 1998 года в России был не кризис, а целый букет кризисов. То, что в других странах приходит поодиночке, у нас шло параллельно. Кризис и внешнего долга, и одновременно внутреннего. Кризис платежного баланса и банковский кризис. Бюджетный кризис и кризис политический.

Он был везде -- и на фондовом рынке, и на рынке недвижимости, и на бывших колхозных рынках. Дефолт, девальвация, инфляция 38% за месяц.

Пресса, в том числе и деловая, всерьез обсуждала целесообразность закупки консервов, спичек и соли...

"Строгое эмбарго до 12:00 4 августа" -- с таким грифом летним утром 1997 года поступило в СМИ сообщение пресс-службы президента с текстом заявления Бориса Ельцина о денежной реформе -- деноминации. Полного сюрприза, правда, не получалось: слухи ходили с начала года.

О несвоевременности реформы, словно переняв опыт министра финансов СССР Валентина Павлова, председатель ЦБ Сергей Дубинин заявлял буквально в июле.

"Инфляции больше не будет",-- сообщил наконец 4 августа президент. С 1 января 1998 года с новых купюр исчезнут три ноля, а старые еще год будут ходить параллельно с ними. В обращение возвращалась копейка. И в самом деле, к октябрю в России впервые по итогам двух месяцев подряд была зафиксирована дефляция.

Все выглядело логичным этапом политики, начатой еще в 1995 году, когда отказались от финансирования дефицита бюджета за счет кредитов ЦБ и был введен валютный коридор. Инфляция снизилась с трехзначных уровней 1993-1995 годов (не говоря о 2508% в 1992-м) до казавшихся очень небольшими двузначных. В 1996 году она составила лишь 21,81%, а по итогам 1997-го -- 11,03%. Доллар был заперт в коридоре. Деноминация должна была стать видимым населению символом успеха антиинфляционной политики.

Как ни странно, именно эта видимая стабилизация и несла в себе зерно будущего кризиса.

Задним числом люди любят назначать причины для такого рода событий. В случае с событиями 1998 года обычно называют "азиатский кризис" и падение цен на нефть. Список порой расширяют -- тут и спекулянты, и олигархи, и пресса, и чиновники, и парламент, и чьи-то глупость или коварство.

Коридорная политика

Это была совсем другая страна. Еще не все банкиры сняли малиновые пиджаки. Любой автомобиль, а тем более иномарка, был символом успеха. Первые ритейлеры жестко конкурировали с розничными сетями бабулек, протянувшимися вдоль улиц. Только-только впервые обрушилась пирамида МММ, но ее конкуренты еще активно предлагали услуги инвесторам. ВВП почти безостановочно падал со времен советской власти. Инфляция 15-25% в месяц уже стала считаться большой, но 5-10% -- вполне умеренной. Многие цены были в долларах.

История политики, направленной на укрощение инфляции, получилась довольно симметричной: она завершилась валютным кризисом, равно как и начиналась с него. В октябре 1994 года обвал рубля в "черный вторник" стоил кресел председателю Банка России Виктору Геращенко и и. о. министра финансов Сергею Дубинину. Инфляция выросла с 8% в месяц в сентябре до 15% в октябре. Президент был очень недоволен.

И уже в начале ноября было объявлено о "втором этапе реформ".

Первый вице-премьер Анатолий Чубайс на совместной с новым министром финансов Владимиром Пансковым и министром экономики Евгением Ясиным пресс-конференции сообщил, что стране предстоит "прорыв к стабильности в экономике и финансовой сфере". Главной целью была объявлена победа над инфляцией.

В Госдуму был внесен революционный по представлениям того времени бюджет -- его дефицит планировалось покрывать не кредитами ЦБ, как прежде, а путем внешних и внутренних заимствований. Банк России во главе с исполнявшей обязанности его председателя Татьяной Парамоновой, в свою очередь, стал ужесточать денежно-кредитную политику.

Ставка рефинансирования к январю 1995 года дошла до 200%. В феврале денежная масса впервые за полтора года снизилась, что было непривычно: в предыдущем году она утроилась. Банкиры стали роптать. В дальнейшем рост денежной массы, впрочем, возобновился, а с мая и ставка начала снижаться.

Первым результатом политики, направленной, как говорили тогда, на сжатие денежной массы (на самом деле большую часть года она росла и к концу его удвоилась) стал банковский кризис. В августе встал рынок межбанковского кредитования, и ряд банков потерпел крах. Последствия были постепенно купированы, но это одна из причин, по которой Татьяна Парамонова так и не стала председателем Банка России без "и. о.". В ноябре ЦБ возглавил Сергей Дубинин, большую часть года, прошедшего после "черного вторника", проработавший в банке "Империал". Теперь именно ему предстояло продолжать антиинфляционную политику и присматривать за валютным коридором.

Цена стабильности

Кое-какие успехи к тому времени уже были. Темпы инфляции упали с 17,77% в месяц в январе до 3,2% в декабре. Но это заложило основу для одной из будущих проблем. По итогам года прирост цен составил невероятные по нынешним временам 131,3%, а курс доллара поднялся лишь на 28%. Соответственно, реальный курс рубля очень заметно вырос.

И хотя темпы инфляции в дальнейшем заметно снизились, реальное укрепление рубля продолжилось и впоследствии, создавая одну из предпосылок для будущей девальвации.

Борьба с инфляцией велась совсем не в стерильных условиях. В 1996 году предстояли выборы президента, исход которых казался неочевидным. Социальные расходы бюджета резко выросли, и одновременно росли продажи ГКО-ОФЗ.

Работавший до мая 1997 года первым заместителем министра финансов Андрей Вавилов в своей монографии "Государственный долг: уроки кризиса и принципы управления" писал: "Начиная с июля 1996 года, то есть фактически уже после президентских выборов, превышение расходов по ГКО-ОФЗ над доходами бюджета носило уже перманентный характер. Данное соотношение было ниже 1 лишь в декабре 1996 года и в ноябре--декабре 1997 года, что на самом деле объясняется спецификой учета бюджетных доходов, включающих значительные поступления денежными суррогатами в конце года. В остальные месяцы послевыборного периода отношение расходов к доходам было существенно выше 1 и составило в среднем 1,52. Таким образом, риск дефолта, возникнув в период президентских выборов, так и не был устранен вплоть до августа 1998 года".

Помимо низкого уровня собираемости налогов и сборов объяснялось это тем, что большая часть ГКО-ОФЗ была очень краткосрочной -- несколько месяцев. И потому заметная часть средств шла на постоянные погашения выпусков.

Если в таких условиях эмитент теряет возможность проводить новые масштабные заимствования, ему, безусловно, не позавидуешь. Но в 1996-1997 годах с этим все обстояло неплохо. И российские банки, и позднее нерезиденты оценили прелести высоких ставок по ГКО-ОФЗ при предсказуемом курсе рубля. Тем не менее изменение направления этого потока денег грозило очевидными проблемами. В зоне риска оказывался и курс рубля, ведь, несмотря на активность нерезидентов, госдолг рос в 1995-1997 годах заметно быстрее золотовалютных резервов.

В правительстве, в том числе и в Минфине, шли перестановки. Олигархи вели войны компроматов -- друг с другом и с властями. Вокруг аукциона по продаже "Связьинвеста" гремели скандалы. Деноминация в этих условиях произойти могла, а вот полное изменение структуры госдолга -- едва ли.

Дефолт последней надежды

Нельзя сказать, что все зашаталось с первого же дня "азиатского кризиса". До октября многим казалось, что он разворачивается где-то очень далеко и к России отношения не имеет.

23 октября был обвал на Гонконгской бирже, за которым последовала цепная реакция по всему миру, в том числе и в России. Распродажа российских активов продолжалась и в следующие дни, а к 28 октября ситуация стала угрожающей.

Рынки падали, ЦБ поддерживал рынок госбумаг и курс рубля, не уставая проводить словесные интервенции, а нерезиденты все уходили и уходили. На 10% упали в цене российские долги Лондонскому клубу, снижались еврооблигации, падали акции. Затем, казалось, полегчало. Бумаги подросли. Власти выдохнули.

Однако это был именно тот момент, после которого уже мало что можно было изменить. А само облегчение оказалось недолгим. В последующие девять месяцев ситуация развивалась по тому же принципу, что и в октябре,-- обвал, временное улучшение, новый удар.

Деньги уходили в "тихие гавани". Во время "азиатского кризиса" признаки страны, с которой инвестору лучше не связываться, стали такими: развивающаяся, с дефицитами бюджета и платежного баланса, риском проблем с обслуживанием госдолга, недостаточными золотовалютными резервами, завышенным курсом валюты и внутриполитическими сложностями.

В России было все перечисленное. Да и динамика была так себе. Инвесторы обратили внимание на то, что цена на нефть с прошлого года уже снизилась с $24 до $20 и с ноября вновь монотонно поползла вниз. Это падение остановилось лишь в конце 1998 года на уровне ниже $10.

Переубеждать инвесторов, пытаться улучшать ситуацию со структурой госдолга и доходами бюджета, как это делалось в дальнейшем, было поздно. Возможно, если бы предыстория была иной, на девальвацию решились бы раньше.

Но карточный домик уже рушился, и остановить этот процесс могло лишь везение. Его не случилось. И 17 августа 1998 года мы проснулись в другой стране.

ГЛЕБ БАРАНОВ